льюис

[olegpaschenko]

О его поздней книге «Боль утраты. Наблюдения» («A Grief Observed», 1961) пишет vladimir_chub:

Между «Болью утраты» и предыдущими книгами Льюиса лежит целая пропасть, через которую автор не перешёл по мосту и не перепрыгнул, а в которую он провалился и из которой поднялся на другом берегу другим человеком.

Это не просто моё читательское ощущение; сам Льюис сознавал, что смерть жены сделала его другим человеком, что она разрушила его прежнюю веру, как карточный домик <…>

Самая удивительная мысль у Льюиса звучит как бредовый парадокс, как какая-то сумасшедшая шутка, эту мысль невозможно представить себе на страницах «Просто христианства» <…>

А мысль такая: если бы Бог был зол, то Он мучил бы людей меньше, чем если Он – добр; если же Бог добр, то пощады не ждите, мучения будут чудовищными.

Бред, не правда ли? Конечно, бред. Но в этом бреду Льюис оказался глубоко прав. Процитирую:

«Самое ужасное, что совершенный милосердный Бог в данном случае ничуть не лучше Космического Садиста <…>

Жестокого можно задобрить взяткой, или он сам, наконец, устанет от своего утомительного занятия, или на него может найти неожиданный приступ милосердия, как у алкоголика вдруг наступает период трезвости. Но предположим, что вы имеете дело с искусным хирургом, у которого самые лучшие намерения. Чем он добросовестней и добрей, тем безжалостней он будет резать. Если он приостановится в ответ на ваши мольбы, или вообще прекратит операцию, не закончив, то все страдания, которые вы испытали вплоть до этого момента, окажутся напрасными. Но так ли уж необходимы эти запредельные пытки? Что ж, решайте сами, на выбор. Мучения неизбежны. Если они бессмысленны, значит нет никакого Бога, а если Он есть, то Он злой. Но если Бог есть и Он справедлив, значит пытки необходимы. Потому что никакое хотя бы мало-мальски порядочное существо не допустило бы ненужных страданий».

...

«Какое основание для сомнений в том, во что я всегда верил? Мне прекрасно известно, что каждый день во всем мире умирают люди, происходят вещи и пострашнее. <…> Я не получил ничего, чего бы я не ожидал. Конечно, большая разница, когда это случилось с тобой, а не с другими, и не в воображении, а в действительности. <…> Если мой дом рухнул от одного дуновения, значит это был карточный домик. Вера, которая "все принимала во внимание", была воображаемой. "Принимать во внимание" не значит "сопереживать". Если бы меня действительно волновали чужие горести, как я полагал, я не был бы так придавлен собственным горем. Это была воображаемая вера, играющая с безобидными фишками, на которые наклеены бумажки со словами: "болезнь", "боль", "смерть" и "одиночество". Я верил, что моя веревка достаточно крепка, пока это было не так уж важно, но когда встал вопрос, выдержит ли она мой вес, выяснилось, что я никогда и не верил в ее крепость.

Любители бриджа утверждают, что надо непременно играть на деньги, иначе теряется интерес. Так же и здесь. Если вы ничего не ставите на кон, то и неважно, есть Бог, нету Бога, милосердный Он, или злобный космический садист, есть ли вечная жизнь или ее нет. И вы никогда не осознаете, насколько это для вас важно, пока не начнете играть не на фишки и не на шестипенсовики, а поставите на кон все, что имеете, до последнего пенни. Только это может встряхнуть такого, как я, и заставить пересмотреть свои взгляды, начать думать и верить по-новому. Такому требуется дать хорошего тумака, чтобы привести в чувства. Иногда правды можно добиться только пытками, и только под пытками ты сам узнаешь правду»;

«Он [Бог – В.Ч.] знал с самого начала, что мой храм – это карточный домик. И единственный способ заставить меня это понять – развалить его».

Comments

[kiratata.livejournal.com]

И всё-таки более прав о. Георгий Чистяков - "НИСХОЖДЕНИЕ ВО АД":
http://hematolog.vinchi.ru/preod/vo_ad.htm

"Бог попускает зло для нашей же пользы либо когда учит нас, либо когда хочет, чтобы с нами не случилось чего-либо еще худшего - так учили еще со времен средневековья и Византии богословы прошлого, и мы так утверждаем следом за ними. Мертвые дети - школа Бога? Или попущение меньшего зла, чтобы избежать большего?

Если Бог все это устроил, хотя бы для нашего вразумления, то это не Бог, это злой демон, зачем ему поклоняться, его надо просто изгнать из жизни. Если Богу, для того чтобы мы образумились, надо было умертвить Антошу, Сашу, Женю, Алешу, Катю и т.д., я не хочу верить в такого Бога. Напоминаю, что слово "верить" не значит "признавать, что Он есть", "верить" - это "доверять, вверяться, вверять или отдавать себя". Тогда выходит, что были правы те, кто в 30-е годы разрушал храмы и жег на кострах иконы, те, кто храмы превращал в дворцы культуры. Грустно. Хуже, чем грустно. Страшно.

<...>

Зачем все это? Не знаю. Но знаю, что Христос соединяется с нами в беде, в боли, в богооставленности - у гроба умершего ребенка я чувствую его присутствие. Христос входит в нашу жизнь, что бы соединить нас перед лицом боли и беды в одно целое, собрать нас вместе, чтобы мы не остались в момент беды один на один с этой бедой, как некогда остался Он.

<...>

Грекам, а вслед за ними и римлянам всегда хотелось все знать. На этом основана вся античная цивилизация. Именно на этой неуемной, бурлящей и неутомимой жажде знания. И о Боге, когда они стали христианами, им тоже захотелось знать - может Он все или нет. Отсюда слово "Всемогущий" или Omniрotents, один из эпитетов Юпитера в римской поэзии, которым очень любит пользоваться в своей "Энеиде" Вергилий. А Бог "неизречен, недоведом, невидим, непостижим" (это мы знаем не из богословия, нередко попадавшего под влияние античной философии, а из молитвенного опыта Церкви, из опыта Евхаристии - не случайно же каждый священник непременно повторяет эти слова во время каждой литургии), поэтому мы просто не в состоянии на вопрос "Может ли Бог все?" - ответить ни "да", ни "нет". Поэтому, кто виноват в боли, я не знаю, но знаю, кто страдает вместе с нами - Иисус."