Омертвелое, одеревенелое от угара мочилово, театрально подстёгиваемое крапивой до живописных волдырей, записное бушевалово на грани созидательным автоматизмом - одно загляденье. Бластбит, как шёлковый, с непотребным степенством ходит, будто по стойке смирно. Выползающий из своего логова преимущественно в среднетемповых фрагментах зверский пружинистый кач расталкивает дубовый рифф, разгоняет кровь и промывает душевные фибры. Хищный, кровососущий, хрупающий костями вокал завывает и захлёбывается.
С другой стороны, почему-то на ум приходит образ опустившегося забулдыги, который кроет матом окружающих, затевает драки на ровном месте, бьёт смертным боем жену и ссыт на церкви.
Да, кстати, часто приходит (на ум).