индуктивно размножающиеся «ты»

Друг, прошу «твоего» внимания.

Это претенциозное начало не каприз, а обусловлено предметом записи. При этом оно очень зыбко и неточно.

Вопрос касается, во-первых, моей неспособности к прямой молитве; во-вторых, самой природы публичного высказывания. Еще, в-третьих, наверное, эпштейновского «персоналистического аргумента».

Итак, неспособность к молитве во втором лице, на Ты (кстати, вопрос: как у вас это получается?). Это означает, что всегда присутствует либо а) некая — внутри меня — субличность, в диалоге с которой констатируется факт молитвы: «вот я Ему молюсь», либо б) воображаемый — вне меня — собеседник, которого я как бы призываю в свидетели того, что вот, дескать, «пытаюсь, но не могу обратиться к Богу прямо». Эти а) и б), конечно, обычно стремятся совпасть. Это база индукции. Шаг же индукции: как только я регистрирую наличие воображаемого свидетеля n, тут же появляется тот, кому я об этом рассказываю — воображаемый свидетель n + 1. Другой и еще другее. Их («других») количество растет очень быстро.

Наверняка об этом много у каких-нибудь Хайдеггера или Лакана, но я с ними знаком крайне поверхностно. Невозможность непубличного говорения, вот что (невозможность «ты», невыносимость «вы»). Кому адресована настоящая запись? Точно не тебе, потому что вас много.

Возникла мысль, что привычка к лицедейству пошла от «блогосферы» как способа жизни в языке, от постоянных «жизни на виду» и «говорения на аудиторию»: говорить, обращаясь к числу адресатов, равному единице, приходится существенно реже, чем говорить, обращаясь к полному залу. «Говорение» тут термин технический, созерцательное молчание (и т. п.) тоже может быть способом коммуникации или контейнером-носителем информации.

Вчера проснулся от кошмарного ощущения, что меня неудержимо несёт в эту бесконечность (проще говоря, что схожу с ума). Нужно было будить сына в школу. Вставай, говорю ему, и в ужасе не понимаю, к кому обращаюсь (где находится это «ты»), и главное — кто это говорит. Изнурительная деперсонализация, знакомая по грибному бэд-трипу, который у меня был в юности: идёт третий час, уже никакой паники, просто смертельно надоело. А впрочем, паника тоже.

Отпустило, когда встретился глазами с образом Спасителя, стоящим на полке. Индукция обрывается в тот момент, когда вместо «воображаемого свидетеля n + 1» с большим усилием принуждаешь себя поставить Первого: Того, к Кому якобы невозможно обратиться на Ты. Оказывается, при достаточно кошмарно огромных величинах n — возможно.

Однако, когда окончательно отпустило, «Ты» опять стало невозможным, но уже без каких-либо засасывающих в бездну индукций (до следующего припадка, я так понимаю).

В свете вышесказанного, самым правильным в сложившейся ситуации было бы спрятать эту запись под глаз. Что я и делаю. Вернее, чего я не делаю.