кто, что

Не просто историческое лицо,
страдавше, погребенно и воскресше,
но и всё, что я когда либо смел
любить в людях и в вещах,
сосредоточенное во едином Существе.
Вдруг сильно потащило.
Вот Он,
Ревущий огонь и мятное
движение воздуха.
Память маленького сомнамбулы,
чего, казалось бы, не было:
хлебный, сахарный, алкогольный.
Или вечер —
живой ветер
гонит немёртвые листья,
впереди — то,
что
теперь уже, кажется, было.
Надмосковский
трансгосударственный
университет Имени.

Олег,
я разговаривал;
твой —
плачет белугой;
комната твоя —
опломбирована.
Будут, наверное,
удалять.

великобритания, смесители

да, чуть не забыл

жена и сын уточняют: смесители есть, но работают они в полярных координатах: один кран регулирует напор, второй — температуру. Как тут не стать ксеноморфом ксенофобом, скажите мне.

тот не будет плакать

sasha_bor:

http://sasha-bor.livejournal.com/696153.html

Дело в том, что я теперь все время думаю, раза три, а то и больше прочитав, что хочу рассказать-то, из совершенно не сообщающихся друг с другом источников о некотором скандинавском (наверное, финском) архиерее. В момент смерти, в самый ее момент он вдруг стал кричать: «Всё не то! Всё не так!» Всё не то! Я по своему подлому оптимизму, совершенно ни с чем не связанному, думаю, что всё не то, всё не так – это ещё лучше! Апокатастатики ли оказались правы, у ангела ли, оказывается, женский пол есть – не знаю. Чего ж ещё умирающему архиерею кричать, если не «всё не то и всё не так»?

Дело в том, что – а меня это немного тревожит вот уже около 18-ти прошлых лет – дело в том, что у Святых Отцов самое низкое глубокое раскаянье шагает в ногу с понятием «а не потерял ли я надежду на спасение?» И если потерял – то это тоже плохо. Каким же оптимистом надо быть, чтобы из своей этой глубочайшей греховной жопы иметь надежду спастись у Бога! Каким же пессимистом надо быть, чтобы думать, что, мол, уж я-то своими этими грешками могу запросто затмить милосердие Божие, всё милосердие Его!

Вопрос сотериологии всё-таки, как мне кажется, немного искусственно раздут. Ведь всё равно спасает Бог: мы же, между прочим, даже лягушки спасти не умеем. И вот так, каждое утро просыпаясь с чувством огромной нечеловеческой вины, я всё копаюсь, копаюсь и копаюсь внутри себя, рыскаю между завитушками кишок и другим разнообразным ливером, чтобы отыскать мою надежду на спасение. Ищу – а её нет. Ищу там, сям, за печень загляну, в почках поковыряюсь, пищевод исследую – а спасения мне нет. И быть не может.

Тогда поднимаюсь в трусах – только еще рассветает, только-только еще за окном зарозовело, иду в ванную: высморкаюсь там, умоюсь, помолюсь, всех по имени вспомню, и – хоба! – вот она, надежда-то на спасение, за раковиной закатилась!

Ведь Господь не нашим судом судить будет, а Своим. А раз Он Сам – Любовь, то можно же хотя бы просто и помечтать, что и суд Его будет милостивым и не страшным, этот Его Страшный суд?

У Егора Летова была песенка: «Тот, кто верит в Бога, тот не будет плакать: амнезия, амнезия – всё позабыл!» Неосознанный грех – он, всё-таки чуть-чуть лучше, чем осознанный. Рабочий-шлифовальщик четвертого разряда, например, когда чувствует, что стремительно пламенеет изнутри из-за вчерашнего баловства с водокою, идет в чипок, где берет бутылку водки на день и рыбы-тюльки на закусь.

Я же, придя с той же целью в магазин, совершенно уверен: сейчас я совершу злодеяние. И ведь совершаю! Какое же мне спасение?

Если чучмеки из поколения в поколение насиловали лучшую девушку племени, а потом возле каменюки, напоминающей половой член, раздирали её на куски и пожирали сырой, даже не отварив перед этим, то они, возможно, спасутся, нежели я, если я изнасилую и пожру девушку возле какого-нибудь каменного полового члена, даже не отварив её перед этим предварительно.

Значит, христианство всё-таки накладывает огромный груз, груз неимоверный, практически неподъемный: Мы теперь, ребята, знаем, что добро, а что зло, что плохо, а что хорошо. В Индокитае – не знают, а мы уже знаем. Всё, ребята, конец. Не яблоко ли именно христианства откусила праматерь-то наша с вами, а? Не тот ли самый фрукт, который мгновенно открыл глаза человеку: «Ты тля и мразь, и все дела твои преступны перед Богом, чего бы ты тут не делал, как бы не выкобенивался!»

Конечно, я понимаю, что победит добро, ЦСКА станет чемпион, и прочие, и прочие девиации. И Бог, всё-таки, будет каждого человека спасать Сам, будет так: бесконечная вселенная, Бог и ты – карлик голый, подпрыгиваешь, с ноги на ногу переступаешь, ёжишься.

Как однажды сказал один очень серьезный старец: «Все спасутся. Только ты никому не говори!» Спасемся мы с вами, ребята, или не спасемся – это мы только гадать можем. Но надежду-то никто не забирал! Надежда умирает последней: «Всё не то, всё не так!»

Будем уверены: Господь милостив, всё будет хорошо. И если не с нами, то уж с нашими детьми – точно! Потому что Господь есть Любовь. А мы их все-таки очень любим, детей-то наших, да?

кого спасаем

Владимир Лосский. Богословское понятие человеческой личности.

+ вот этот тред: «кого спасаем-то?»