зимнее время

[olegpaschenko]

polidarte, который всё пишет под замком, разрешил себя процитировать:

Здесь излагаются некие вещи, которые являются попыткой осмыслить «полезность» «религиозных чувств» в той или иной психоаналитически выделяемой ситуации. При этом «религиозные чувства» — это изначально нейтральные вещи типа «умиления», «слёз покаяния» и другого эмоционального содержания «духовной жизни»

«Религиозные чувства», собственно, изначально являются инвестицией желания в некий фантазм, некое образование на уровне Воображаемого (здесь и далее опять терминология Лакана, да). Из этого примерного определения следуют разные полезные вещи. Например, «религиозные чувства» (всяческая глубоко православная молитвенность, посещение святынь, и прочая православность) очевидно неполезна при разных формах невроза. Не следует, однако, смешивать это с самой по себе благодатью, которая подаётся в Таинствах. Потому что известно, что Божественная благодать даётся ровно постольку, поскольку человеку без неё не выжить, поскольку человеку это жизненно необходимо именно сейчас, скажем, чтобы не погибнуть (обойдёмся без цитат, ладно?). Т. е. мы знаем, что «благодати» (хотя это слово, «благодать», не очень удобно и в русском языке отягощено ненужными коннотациями, но тут оно значит «нетварную Божественную энергию, действующую в человеческой душе явным образом») всегда ровно столько, сколько нужно. Невротик же, инвестируя желание в фантазматический образ Отца, как бы «требует» благодати, то есть ищет «религиозных чувств», как таковых. Отсюда получается банальная обсессия, зависимость от «православности». Собственно, отсюда следует безобразный ужас, который описывается в книжках типа Мордасова (про бесов, которые «вскакивают в рот», «бегают по полу во время молитвы» и т. п.). Это, по сути, тяжёлые формы невроза, которые описаны Фрейдом (см. Человек с крысами), и которые прямо пропагандируются некоторыми священнослужителями. Невротик мыслит примерно так: «я должен жить абсолютно правильно, иначе будет (тут следует типичный невротический фантазм по типу бесов, прыгающих в рот)». После этого «религиозные чувства», состоявшие изначально просто в поддержании фантазма, превращаются в самодовлеющее, «автоматическое» удовлетворение от своей праведности, от того, что «я всё сделал правильно» и Отец меня не накажет. Конечно, это всё не является строго обязательным. Например, типичным является также наложение классического эдиповского невроза на мазохизм, разрешение невроза через «мазохизм», который выражается в передоверении себя Матери, в заключении с Матерью «договора», по которому наслаждение принадлежит только субъекту. Но заметим, что Мать не является прямым объектом генитального желания, что генитальное желание в случае расстройства (мазохизма, фетишизма и пр.) всё равно остаётся привилегией Другого, привилегией Отца, что отмечает ещё Фрейд. По Лакану, речь здесь о некоем переносе свойств собственного фаллоса на хлыст или фетиш. Несложно самому догадаться, что именно заменяет мазохистский «хлыст», эрзац-фаллос, в случае специально мазохистского, психотического «страстного почитания» иконы Богоматери с Младенцем, я на эту тему распространяться тут не буду.

С другой стороны, «религиозные чувства» могут быть полезны и даже необходимы, когда нужно реинвестировать желание, направленное на себя, желание, в принципе, аутоэротическое. Жёстко замкнутый человек в таком случае панически боится Другого-Отца, в свою очередь, ассоциируясь с матерью, он как бы пытается регрессировать к стадии раннего Эдипа (для которой характерно самоотождествление с матерью). Было бы полезно в данном случае испытать некое чувство, которое является доверием к Другому, открытостью Другому, которая достигается в молитве. Однако здесь есть некая терминологическая трудность, которая не преодолевается переходом на сугубо православно-аскетический «сленг» — потому что неясно, как отличить «открытость Другому», с одной стороны, от искусственного нагнетания истерии в таком вполне протестантском духе, а с другой — от аутического «повторения» того или иного текста «про себя»? Поэтому здесь скоре полезно было бы говорить об открытости Другому вообще, любому Другому. Бог или условный сосед как бы не различаются. Аутист находится как бы посередине между «замыканием в себя» (самодовлеющим наслаждением Иисусовой молитвой, скажем) и, напротив, резкой, потокообразной вербализацией, криком. Он не испытывает доверия (не реинвестирует в воображаемые отношения). Для него как раз сугубая «православность» не имеет значения, как кажется, здесь дело просто в желании открыться Другому. Опять надо (переключаясь на слово «благодать») подчеркнуть, что благодать не есть какое-то довольство собой, удовлетворённость. Та мысль, что «благодать даётся в Церкви» не имеет оттенка циркулярной логики, характерной для невротика (Церковь там, где благодать, благодать там, где правильно, правильно там, где Церковь). Есть ли благодать ответное действие Другого, подразумевает ли она «готовность к контакту» и прочее? Совершенно не обязательно (по крайней мере, эта «готовность к контакту», напряжённое ожидание чего-то не есть нечто, присущее аутисту). Важно не это, не сам по себе факт «обмена означающими», а растворение границ «самости» тела аутиста (отличной от «я» невротика, сформированного в ходе эдипа). Церковь есть тоже какое-то тело, где люди друг друга трогают, пожимают друг другу руки и т. п. Церковь — это место, иными словами, где можно не бояться прикосновений, рукопожатий. В этом и заключается вся благодать (не связанная в данном случае жёстким образом с фантазмом Другого).

Что касается «религиозных чувств» с точки зрения истерика, то истерик, безумно желая Другого (по Лакану), при этом способен инвестировать только в собственные означающие, в «мою миссию», «мои выкрики», вообще в собственную голую вербальность. Любое вербальное сообщение, любое сообщение Другого вызывает «реинвестицию» на вербальном же уровне, при этом в стократ преувеличенном размере. Религиозные чувства для истерика, очевидно, служат только удобным прикрытием для истерии и потому уже вредны, то есть для гипер-инвестиции «я» — моей идентификации как философа, как православного, как верующего и так далее. Обычно это женщины, которые стремятся активно проповедовать, стремятся, по сути, чтобы их услышали. Типичным примером являются, конечно, тётеньки из протестантских сект. Поэтому собственно «религиозные чувства», чувства, артикулируемые как религиозные, тут другие по «оттенку» — например, «как я устала», «как я томлюсь» и так далее. В этой усталости истерик ищет своё удовлетворение, наслаждение, которое есть эффект полной инвестиции в означающие, связанные с «я», с идентификацией. Это типичная русская «выработанность» «я» женщины-истерички. Истерия (в таком смысле) часто связывается с депрессией, т. к. Другой как бы захватывает те означающие цепочки, которые связаны с «я» и тем самым полностью парализует «я», депрессия, точнее, может стать «логическим продолжением» истерии. Истерик, конечно, «орален», в том смысле, что его желание не инвестируется в генитальное влечение, в фаллос как таковой (чистое означающее), и поэтому истерик «плохо анализируется», использует духовника как рупор для выговаривания, как «человека, умеющего слушать». Но в духовнике истерик (истеричка) не видит собственно Другого, так как Другой с точки зрения истерика должен быть «активным», «захватчиком». Истеричка напр. сожалеет, что «не осталось нормальных мужиков», и в то же время фетишизирует мужских персонажей, в которых не ничего осталось мужского, «духовненьких». Это можно рассматривать как месть реальному Отцу, отцу, который «бросил семью», и который прямо противопоставляется доброму и сильному Другому — объекту желания истерички. Истеричка (с т. зр. Лакана) желает Другого именно как «место речи», «того, кто принуждает», «того, кто говорит», а не Другого уже фантазматизированного, уже инвестированного. Для истерички Бог и Отец должны быть предельно разделены, Бог — это либо грозный, имперсональный Судия, либо униженный, бесполый, блаженненький «иисусик», некий человек божий. При этом речь истерички, её означающие, которые пытаются «достучаться» до Другого, образуют как бы корсет, как бы некий футляр, замыкающий «я», из-за которого её невозможно услышать, и потому наслаждение идентификации для неё является чем-то сугубо частным, приватным, интимным. Это выглядит так, как если бы истеричка не хотела ни с кем делить своё наслаждение означения, как если бы ей «не подходил ни один фаллос». Религиозные чувства истерички из «идентификации» переходят в констатацию: я несчастна, я одинока, меня никто не понимает, после чего следует депрессия — утрата даже этих религиозных «чувств», замена всех означающих означающими Другого.

В самую точку, и кое-кому из нас так и надо (не буду называть имён, но имею в виду прежде всего себя). Однако, как говорит Джемс (в «Религии и неврозе»), невротическое происхождение религиозного переживания (или психотическое, любое патологическое, или просто «низкое»: несварение желудка, unresolved sexual tension, наркотический галлюциноз) никак не коррелирует с его ценностью — это просто разные вещи. О дереве следует судить не по корням и не по навозу, на котором оно выросло, — а по плодам. Ценность же религиозного опыта, как известно, прямо пропорциональна тому, насколько непреодолимо он стимулирует человека к реальным сострадательным действиям в отношении других людей (причем именно действиям, не только каким-то эмпатическим состояниям); об этом, конечно, см. Мф 25:31—46:

Тогда скажет Царь тем, кто по правую сторону Его: «придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от основания мира.
Ибо голоден был Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и напоили Меня; странником был, и приняли Меня;
наг, и одели Меня; болен был, и посетили Меня; в тюрьме был, и пришли ко Мне».
Тогда ответят Ему праведные: «Господи, когда мы Тебя видели голодным, и накормили? Или жаждущим, и напоили?
Когда же мы видели Тебя странником, и приняли? Или нагим, и одели?
Когда же мы видели Тебя больным, или в тюрьме, и пришли к Тебе?»
И ответит им Царь: «истинно говорю вам: сделав для одного из братьев Моих меньших, вы для Меня сделали»

Лично меня, разумеется, это не очень сильно утешает, т. к. из этого критерия следует, что либо всем моим религиозным переживаниям цена невелика, — либо что я настолько ленивая скотинка, что способен преодолеть даже самую непреодолимую стимуляцию. Зато вот ещё кое-что насчёт телесности в Церкви: говоря о растворении границ «самости» тела, мне кажется, надо помнить: это не только психология, но имеет место реальный обмен веществами. Например, когда мы принимаем с кем-то одну ванну, или зачинаем общего ребенка, или едим из одной посуды, или натираем кого-то маслом от загара, — то мы соединяемся с ним в единое «мистическое тело», образуем с ним семью, «малую Церковь», — не только символически, но и в прямом телесном смысле, на уровне физики, химии и биологии, то есть эпифанически — не только обозначая, но также и предосуществляя; а без обмена веществами никакой семьи не бывает. Когда-то одному высокодуховному человеку в каких-то каментах я пытался посредством этих доводов что-то объяснить про Таинства (что, дескать, по слову блж. Августина, «человечество упало и разбилось», и вещество Таинств есть тот клей, которым склеиваются отбитые части Тела), — но так и не объяснил.

Чтобы вернуть утраченную юность, я купил ботинки dr. Martens и третью неделю их «разнашиваю», сильно натёр пятки — отчего градус духовности стабильно высок, но постоянно хочется валокордину или чего покрепче.

Comments

[yolich.livejournal.com]

важный офф

хотел тебя поблагодарить за то что ты пишешь. Явных связей с твоими постпми и моим решением вряд ли кто то найдет, но...
Вернулся к графике и живописи.

На самом деле, благодаря тебе и Яне.

Затеял большую серию об Ангелах.

Янке и Марку - привет.